The verses shown below are Russian language originals of poems by Semyon Lipkin translations of which are to be found in the book A Close Reading of 53 Poems Chosen by Alexander Solzhenitsyn published by Hendon Press in 2023. A link to the synopsis for this publication can be found here. Nearly all of Lipkin’s poems can be found in the public domain at a number of websites but these two poems were unavailable at the time the book went to press so they have bee reproduced here. If anyone visiting this page has reason to believe that the verses have been reproduced in error or are not true versions of the originals, please contact the publisher at info@hendonpress.co.uk.
БЕСЕДА НА ВЕРШИНЕ СЧАСТЬЯ (At Joy’s Summit)
Дьявол
Как хорошо!.. Внизу – над льдиной льдина,
Сто тысяч красок, слитых в белизну,
А здесь, над ними, —теплая долина.
Зима на плечи подняла весну,
Как дедушка смеющегося внука,
И сердцу так приятен милый груз …
Не правда ли?
Бог
Да, я люблю Эльбрус.
Дьявол
Единство цвета, запаха и звука,
И ограниченность, и тот простор,
К которму, ты знаешь, с давних пор
Моя душа исполнена пристрастья.
Недаром обитатель этих гор
Эльбрусу имя дал: „Вершина счастья” .
Бог
Так, кажется, его назвал Адам?
Дьявол
Быть может, полудиким племенам
Известны стали смутные преданья
О радостных картинах мирозданья,
Когда здесь не было суровых скал,
Крутых утесов, сумрачных ущелий,
Везде плоды приманчиво блестели,
Белел урюк, лимон благоухал
И зонтик пальмы, путников отрада,
Соседствовал с лозою винограда.
Бог
Сюда Адаму удалось попасть.
Дьявол
Когда его ты вышвырнул из рая?
Бог
Когда впервые согрешила власть.
Дьявол
Он злился, как дитя, не понимая,
Что в гору трудно целый день идти:
В раю привык он к плоскому пути.
Бог
Он помощь получил.
Дьявол
С тобою споря,
Я подошел к нему в минуту горя,
И волю гордую вдохнул в него,
Но как я был взбешен, когда увидел,
Того, кто безобидного обидел, —
Тебя, бессмысленное божество,
Со мною рядом!
Бог
Я жалел его.
Дьявол
И разлучил его с эдемским садом?
Он выбивался из последних сил,
А ты его ласкал умильным взглядом.
Скажи, зачем ты шел со мною рядом
Ему на помощь?
Бог
Я его любил.
И ты его любил в тот миг тяжелый.
Дьявол
Жалеть, любить —знакомые глаголы!
Не потому я злобой обуян,
Что ты меня обманываешь гнусно,
А потому, что лжешь ты неискусно,
И все же сладок людям твой обман.
За что его ты полюбил? За силу?
Но лев сильней. За слабость? Лань слабей.
За голос? Но вселенной старожилу,
Наверное, милее соловей.
За красоту? В твоих глазах улыбка.
Признайся ж наконец: его избрав,
Ты забавлялся. То была ошибка,
Случайность, прихоть, выдумка!
Бог
Ты прав.
Дьявол
Я прав? И ты сказал мне это слово?
Товарищ старый, дай мне руку снова,
С тобой поговорим хотя бы раз,
Как два студента, живших прежде вместе.
Один достиг богатства, славы, чести,
Другой в заботах бедности погряз,
Но льются в беглый день их краткой встречи
Горячие, стремительные речи.
Бог
Нас человек поссорил. С этих пор,
Впервые вздорной заняты борьбою,
Мы наконец беседуем с тобою.
Нет, был у нас однажды разговор…
Дьявол
Здесь, на Эльбрусе,
в страшный час распада.
Не для того ли, чтоб его понять,
Друг к другу потянуло нас опять,
И мы решили: встретиться нам надо?
Бог
Да, я искал тебя. Давай всерьез
Поговорим. Как и тогда, упрямо
Все тот же задаешь ты мне вопрос:
Сказать, за что я полюбил Адама?
А ты за что Адама полюбил?
Не он ли наши души погубил?
В них столько ныне мусора и срама!
Дьявол
Какую мы вкушали благодать,
Когда, причастны дикому блаженству,
Мы не пытались сущее познать,
Дороги не искали к совершенству!
Бог
Ты живо мне напомнил о былом.
Однажды мы склонились над прудом.
В оправе листьев наши отраженья
Почти не колебал зеркальный круг,
И странно было нам увидеть вдруг
Два одинаковых изображенья.
Дьявол
Твои глаза глядели веселей.
Бог
В твоих была задумчивость и томность.
Решил я: ты – умней.
Дьявол
А ты – смелей.
Бог
И мира беспредельную огромность,
Доселе нам понятную извне,
Увидел я втебе, а ты- во мне.
Дьявол
Скажи, творили мы иль забавлялись,
Когда выдумывали птиц, зверей,
Цветы, деревья, жителей морей?
Они на свет тотчас же появлялись
И умирали.
Бог
Удивлялись мы
Их появлению, их жизни краткой,
А смерть осталась, как была, загадкой.
Дьявол
Блестящие, но слабые умы,
Мы грезили без смысла и без цели,
Добро и зло предвидеть не умели,
А наши грезы облекались в плоть,
И были мы с тобой уже не властны, —
Согласны в чем-нибудь иль
не согласны, –
Их возвеличить или побороть.
Бог
Они тогда, как мы, еще не знали
Ни страха, ни веселья, ни печали,
Ни силы и ни слабости своей,
Ни храбрости, ни рабского смиренья.
Их пищей были травы и коренья.
Порою нянчила чужих детей —
Ягненка или телочку – тигрица,
Не думая добычей поживиться.
Дьявол
Пока не появился наш Адам.
Бог
Я помню день. Пестра была долина.
Твой взор прикован был к ее цветам.
И ты сказал: – Я сотворю павлина.
Он перед нами сразу же возник, —
Игрушка естества, живой цветник,
И зависть испытал я на мгновенье
К твоей изобретательности. Мне
Казалось дивным это вдохновенье:
С тобою откровенен я вполне.
Но я подумал: нет конца причудам,
Всем этим зебрам, страусам, верблюдам,
Как миру нет начала и конца,
Подобье грандиозней, чем различье,
В обыкновенном кроется величье,
И третьего я создал близнеца,
Такого же, как мы.
Дьявол
И не такого.
Все было в нем так близко нам —
и ново,
Так чуждо —и знакомо… Эта страсть
К игре, к наветам, к непрестанным козням,
С раскаяньем живительным,
но поздним,
То все благословить, то все проклясть.
То плакать, то смеяться без причины,
То ясным быть, то не снимать личины,
То гордым быть, то жалким,
в тайне прясть
Силки обмана, возбуждать в нас ревность
И хитрость вдруг сменить на задушевность, —
Скажи, все это разве было в нас?
Бог
Кто знает? Мы самих себя впервые,
Быть может, в нем открыли в горький час.
Дьявол
Ка изумились мы, сердца простые,
Когда задрал он белую овцу
И съел ее, потом пошел к ягнятам
И стал их гладить с видом виноватым,
А слезы покатились по лицу.
Бог
То были слезы первые вселенной.
Ты любовался влагою бесценной
И непонятной, и еще милей
Он стал тебе.
Дьявол
Нет, нет, я вскрикнул гневно!
Бог
Не потому ли, что в душе твоей
О нем росла забота каждодневно?
Дьявол
И ревность. Я не мог терпеть, когда
Тебе внимал он с детским обожаньем:
Была мне ненавистна та звезда,
Что обливала вас двоих сияньем.
Бог
Ты ошибался. Он любил, поверь,
Двух близнецов без всякого различья,
И наши не угадывал обличья,
Как не угадывает и теперь.
Дьявол
Но сразу ты вступил со мной
в боренье,
Сказав ему, что он – твое творенье.
Бог
Сказал, но позже, но в сердцах, затем,
Что я, как ты, и ревновал, и злился.
Я видел: изменился наш эдем
С тех пор, как человек в нем поселился.
Он превратил в зверинец наш цветник:
Адам, каким-то чудом подмечая
Неясные черты питомцев рая,
Что появлялись в редкий, темный миг, –
Их злую сущность сразу же постиг.
Открыл он барсу: „Твой закон –
коварство.”
„Ты всех сильней” , —подсказывал он льву.
Он дереву твердил: „Глуши траву” .
Шептал траве: „Борись числом, –
ты царство.”
Учил овцу: „Ты жертвой родилась” .
Лягушке он внушил: „Ты безобразна” .
Уверил розу: „Ты полна соблазна” .
И этих свойств мятущуюся связь
Мы в нем самом увидели с испугом.
Хотели исцелить его, но мы
Уже таким же мучались недугом.
Понятье света, разуменье тьмы,
Добра и зла открылось нам отныне,
Но мы запутались в первопричине,
А век сменялся веком… „Смерть есть зло,
Добро есть жизнь” , —сказали мы.
И что же?
Того, кто жизнь ценил всего дороже, –
Всего быстрее зло к себе влекло.
А тот, кто смертной не боялся бездны,
Кто говорил: „Я прав, и я умру” , –
Прямой дорогой приходил к добру.
Тогда твердил нам опыт бесполезный:
„Добро есть свет, а тьма – источник зла .
Но эта мысль отрады не дала.
Случалось так, что тьма торжествовала,
Но разгорался свет в людских сердцах.
Свет знанья мощно пламенел, бывало,
А злое дело делалось впотьмах.
Ты помнишь ли страдания начало,
Когда, грехом первичным рождена,
Возникла вековечная война?
Дьявол
Меж мною и тобой.
Бог
Война меж всеми,
Война во всем, война в тебе, во мне.
Я думал: адом стала жизнь в эдеме
И надо положить конец войне.
Тогда: —Уйди! – сказал я человеку.
Но кто мне поручил над ним опеку?
Иль выше я Адама, выше всех?
Так совершил я первородный грех.
Я заблуждался, равного карая:
Не властен над своим твореньем бог.
Хотя Адама я изгнал из рая,
Из сердца своего изгнать не мог.
И ты не мог. Мы вместе с ним созрели,
Бессмысленно жестоки и добры.
С ним постигая новые миры,
Мы шли вперед, не постигая цели.
Мы видели и плахи, и костры,
Мы слышали набегов буйный тойот,
И мудрости вольнолюбивой шепот,
И тихий ропот материнских слез,
Покуда мук и страха горький опыт
Нам откровенья правды не принес:
Зло есть неволя, а добро —свобода.
Мы в тайную полицию войдем:
Там явственней их облик и природа.
Вот следователь вымокшим платком
С лица стирает нот, с лица насилья.
Разорвались у жертвы сухожилья.
В кровавый превращенная комок,
Она молчит, и взор ее глубок,
Полуослепший взор, и в нем свобода.
Я счастлив, ибо знаю: год от года,
Вдень изо дня, из мига в миг, поверь,
Неволи допотопный, грозный зверь
Утрачивает власти обаянье,
Хотя рычит, увидев из норы
Свободы пленной робкое сиянье.
Дьявол
Да, счастлив ты. Тебе до сей поры
Поют хвалу адамовы потомки.
Восторги, славословья были громки
У тех, кто даже отрицал тебя.
А я, их души якобы губя,
Ушел, по их понятиям, в потемки.
Бог
Откуда знаешь ты, что ты есть ты,
Что я есть я? Что ты не славен всюду?
Что пишут не с тебя Христа иль Будду?
Что ты не полон к людям доброты?
Стоит пастух, стоит со стадом вместе,
А поезд мчится, – замирает дух.
Но поезд, может быть, стоит на месте,
И быстро удаляется пастух?
Брат, милый брат, не все ль равно, подумай,
Кто именно из нас – добро и свет?
Дьявол
Увы, печален будет мой ответ.
По воле человечества угрюмой
И мелкой сделалась моя душа,
Живу я, как ничтожество, греша,
И правды, как ничтожество, взыскуя,
Не веря ни улыбке, ни слезе,
Ни материнской силе поцелуя,
Ни новой очистительной грозе.
Один лишь раз во мне проснулась вера:
Когда атланты, атом расщепив,
Преобразили мир. Раздался взрыв,
Наполнилась огнем земная сфера,
Промчался ослепительный, живой,
Поток нейтронный, гамма-лучевой,
В котором застывали, цепенели,
Моря и ветры, ливни и метели,
И расплавлялись горные хребты.
Следили мы с гудящей высоты,
От ужаса дрожа и замирая,
Как движется реакция цепная.
Распад всего живого сблизил нас,
И после прожитых тысячелетий,
С тобою обнялись мы в первый раз,
Прижались мы друг к другу,
словно дети
В бомбоубежище. Ты помнишь, бог,
Как улеглась лавина световая?
Как замерцал неясный лунный рог?
Смотрели мы, земли не узнавая:
Там, где шумели нивы и сады,
Где возвышались храмы и чертоги,
Где были человечества труды,
Заводы и железные дороги, —
Застыли там арктические льды.
Роскошный край с детьми и матерями,
С лабораториями, лагерями,
С газовнями, с беспечной суетой, —
Теперь оделся вечной мерзлотой.
А там, где были только льды и бури,
А там, где тьмы и смерти был предел,
Где дикий человек в звериной шкуре
Полусуществованья знал удел, –
Там горы поднялись, упали воды,
Еще робея, появились всходы,
Еще робея, глянул человек
На легкие безоблачные своды,
На зеркала озер и тихих рек,
И новый мир, цветущий мир свободы,
Казалось нам, вступил в свой первый век
Теперь-то, в простоте первоначальной,
Казалось нам, мы в мире заживем,
Жизнь будет ни счастливой, ни печальной,
А просто жизнью, бесконечным днем.
Здесь, на Эльбрусе, где погибли лозы,
Где скрылся подо льдами прежний цвет,
Впервые после долгих, мрачных лет
Смешались наши радостные слезы,
И мы поверили, и ты, и я,
На краткий миг, – но как же был
он сладок! –
Что вечной будет прелесть бытия,
Что жизни переменится порядок.
Бог
Ошиблись мы. Там, где добро, там зло:
Вот мирозданья истина простая.
Дьявол
И все опять по-прежнему пошло,
И разделила нас вражда былая.
Быть может, вновь реакция цепная
Преобразит черты земных широт,
Но знаешь? Я теперь смотрю вперед,
Ни света, ни отрады не желая.
Бог
Нет, уповать нам следует светло:
Добро без зла существовать не может,
И силу зла добро не уничтожит,
Но вижу, верю я: слабеет зло,
Добро неторопливо силы множит.
Мечтал я: светом поборю я тьму.
Теперь во мне живет иная вера:
Для тьмы есть мера и для света —мера,
И эту меру предпочтем всему,
Чтобы насилья меньше стало в мире,
Чтобы ломая тысячу преград,
Свобода утверждалась ярче, шире.
Жди и надейся.
Дьявол
Я надеюсь, брат.
март 1955
ФАНТАСТИКА (Fantasy)
Я тоже научился вздор молоть,
Как нынешние рифмачи, и эти
Подробности тускнеют в ровном свете
Потребностей, насущностей, желаний.
Но верьте, я ходил по той планете,
Где ангелы – единственная плоть
Двуногая, где на густой поляне
Беседовали меркнущие лани
С двухмерным очертанием коня,
Где легких красок яркая возня
То отнимала зрячесть у меня,
То внутренним усиливала зреньем, –
Иль, может быть, то было озареньем?
Я начинал блаженно понимать,
Что птица и гнездо, волна и гладь,
И отблеск бабочки, едва приметный,
И клинопись в обличии растенья, –
Не признаки, не знаки, не виденья:
Они вещественны, они предметны!
Умершие по воле Провиденья,
По той же воле ожили опять,
Но жизнью неземною, необычной,
В которой нет ни страсти, ни хотенья,
Которую нельзя и счесть вторичной, –
Иль высшей надобно ее признать?
И ангелы, прекрасные, как звери,
Бытующие в логовищах книг
Иль в откровеньях мифов и поверий,
Не двигались сквозь них иль мимо них,
А разговаривали с каждым бликом,
С живым иероглифом вещества,
Уверенные: эти существа
С неповторимым образом и ликом.
Не думал я, что скоро так расстанусь
Со всем, что здесь увидел, —потому-то
Увидел мало. Я заметил странность
У ангелов. Мне показалось, будто
Они боялись, —так же, как в Гоморре,
Где каперс рассыпался, цвел миндаль,
По улицам разгуливала шваль,
Кузнечик тяжелел и тяжелело
Запретное желанье в женском взоре –
Да и в мужском … В томленье и тревоге
Они крылами прикрывали ноги
И ждали сладостно и неумело
Диавола. Давно случилось дело,
Откуда же теперешний испуг?
Ни грешников, ни бесов нет вокруг,
Тиха, красива этих мест особость,
Сияние в сиянье растворилось,
Откуда же у ангелов их робость
И эта безнадежная унылость?
Иль поняли, что бесы не вовне,
Что бесы в них самих растут, томятся
Бездействием, к движению стремятся, –
Тогда-то гаснет разум на войне
И кровью агнца алтари дымятся.
Как жить при пожирающем огне?
Не останавливался взгляд на мне:
Им, брошенным в сей страшный мир Всевышним,
Им, обалделым, я, наверно, лишним
Казался, а меня меж тем влекло
Безвольное всевластье светотени,
Какое-то волшебное стекло, –
Осколки позабытых наблюдений.
Здесь было то, что я видал когда-то:
Нет, не тела и даже не дела,
А, скажем, смех, австрийского солдата,
В плену не унывавшего хорвата,
Иль дворниковы бляха и метла.
Мне кванты света память принесла, —
И друга юности я вижу снова,
Беспаспортного, умного, дурного,
Чья хата —полуночные вагоны
Да пригородный холод заоконный,
Вокзалы развороченной Москвы
Да лагерь, вбитый в оболонь мордвы,
Где он узнал впервые речь травы,
Которая сложней стихов и шахмат,
И то, как люди пахнут, люди чахнут,
Потом самим себе копают рвы.
Со мной всегда и русость головы,
И беглая, надменная усмешка.
Так усмехался и другой поэт,
Гневливый мот, печальный сладкоежка …
Еще блистает из наземных лет
Мне вывеска: „Гофре, плиссе, мережка” .
А вышивальщик не терпел зеленых,
Ни белых, ни Петлюр и ни Буденных,
Ни конных, ни матросоов, ни пехоту.
Был недоволен губчекой кустарь:
„Грабеж! Они хватают на работу!
Чтоб стало хорошо, нам нужен царь!”
Вы тоже здесь? Вы здесь, мосье Дегтярь?
Ах, впрочем, вас убили. Там, на бойне.
Вы думали, что немцев ждать спокойней —
С пятью-шестью соседями —на даче:
От моря далеко, и недостачи
В продуктах не предвидится, горячий
Степной песок, чебрец, полынь и мак,
А немец – он культурный, не босяк.
Ну, будет гетто. Чем же хуже гетто,
Чем это? Боже мести и завета,
О сделай так, чтобы погибло это!
И там, как здесь, тогда кончалось лето,
И так же было тихо, но иной
Была земля объята тишиной.
Все то, что было чем-то, становилось
Ничем, —трава, песок, улыбка, вздох.
Казалось, город онемел, оглох,
И время навсегда остановилось
Для нескольких семейств. Но так казалось.
День незаметно убывал, как жалость.
А что же каждый говорил на даче
Себе, друг другу в долготе ночей?
Что сделали бы жертвы при удаче?
Могли ли превратиться в палачей?
Их даже и не выдали: к участку
Направились, как будто их вело
Заклятье или рабье ремесло —
Обожествлять приказ, указ, указку.
Они пошли, —сперва Преображенской,
А после, повернув, Херсонским спуском.
Прелестный город стал чужим, нерусским.
Пахнуло далью полудеревенской,
Лиманами… Они не взяли маму
К себе на дачу, — мол, не хватит места,
К тому же мама из другого теста,
И без нее, растрелянные, в яму
Они легли… Теперь и мама с ними —
Спокойными, иными, неземными.
Акация ли с нашего двора,
Седа, и большеглаза, и добра,
Иль мама вдруг со мной заговорила:
„Сынок, проверь: я нашу дверь закрыла?
Не то, не то … А как моя могила
На Востряковском? Все не то, не то …
Не надо думать, будто мир – Ничто:
Мы- все, и мы во всем, и все есть в нас.
Ты полюбил, сынок? Ну, в добрый час:
Уже не молодой, а в первый раз.
Как долго продолжалась к ней дорога!
Она похожа на меня немного?
Вот потому ты с ней не разминулся!”
И я рукой седых цветков коснулся:
„Любовь есть Бог. А разве можно Бога
В последний раз иль в первый раз любить?
Я вспомнил то, что пожелал забыть.
Я не пришел к любви, —я к ней вернулся.”
1974
